Gay topic

Как известно, изначально английское прилагательное gay означало «беззаботный», «весёлый», «яркий, театральный». Однако, сейчас смысл этого слова совсем иной. Как же так получилось?

Слово gay стало использоваться для обозначения гомосексуалиста начиная с середины 20 века и из прилагательного превратилось в существительное। Но изменение смысла слова не было совсем неожиданным. Слово "gay" начало приобретать в английском языке сексуальную окраску в конце 17-го века, когда оно использовалось в значении "человек, пристрастившийся к удовольствиям», «предающийся сладострастию". Такое словоупотребление было расширением первоначального значения "беззаботный". Подразумевалось, что беззаботный человек не чувствует себя "связанным моральными ограничениями". В конце 19-го столетия термин "gay life" (буквально: "гей-жизнь", "беззаботная жизнь") был широко используемым в английском языке эвфемизмом для обозначения проституции и других форм внебрачного сексуального поведения, которые воспринимались обществом как аморальные. Но вплоть до середины 20-го столетия человека можно было назвать по-английски "gay" без намёка на его сексуальную ориентацию и без оттенка предрассудков, имея ввиду значение "бабник", "распутник". Новое значение слова было уже хорошо известно и широко применялось к 1960-м годам. А среди современного молодого поколения слово "gay" приобрело ещё одно значение – ерунда, чепуха. Так, во фразе "That’s so gay" ("Такая чушь") "gay" не означает гомосексуалист и может использоваться по отношению к неодушевлённым предметам или отвлечённым понятиям.

В русском языке для обозначения геев было популярно слово голубой. Впервые объяснение происхождения термина было дано в работе корреспондента радио Би-би-си в Нью-Йорке Владимира Козловского "Арго русской гомосексуальной культуры. Материалы к изучению". Автор высказывал предположение о родственности английского термина blueribbon ( "голубая лента"), который в американском тюремном сленге конца XIX – начала ХХ вв. означал пассивного гомосексуалиста, с современным русским сленгизмом. В. Козловский выстраивает следующую логически-временную цепочку: буквально переведенное словосочетание blueribbon проникло каким-то образом в русский тюремный сленг 1920–30-х гг., трансформировавшись там в слово "голубой", а уже оттуда в 1960–70-х гг. перешло, получив широкое распространение в школьно-молодежной среде, в общеупотребительную лексику. И хотя версию приняли в лингвистических кругах, она остаётся спорной. Во-первых, упомянутое английское словосочетание, в предложенном В. Козловским контексте употреблялось крайне редко и ограниченно. Во-вторых, никогда голубой цвет не был цветом педерастии в советской тюрьме.

Козловскому принадлежит еще одна, фактически абсурдная, версия происхождения слова. Он указывает (ссылаясь на Саймона Карлинского) словосочетание "синий цветок" из написанного в 1906 г. письма С. М. Городецкого А. А. Блоку, относящееся к поэту П. П. Потемкину. "Если имеется в виду, что поэт Потемкин… – гомосексуалист, то, возможно, здесь лежат корни позднейшего термина “голубой”…", пишет В. Козловский, почему-то забывая о своей первоначальной версии с blueribbon. Единичность употребления этого словосочетания и необъяснимость трансформации "синего цветка" в "голубого" позволяют отказаться и от этой версии. Кроме того, здесь остается непонятной связь между обозначением "синего цветка" (символа недостижимого совершенства в немецкой романтической поэзии (Новалис), а затем и у самого А. А. Блока) и собственно гомосексуальностью кого бы то ни было.

Еще более фантастические версии выдвигает известный социолог И.Кон: "…гомосексуальные районы Парижа назывались когда-то "голубыми", а альбом-монография об отражении однополой мужской любви в литературе и изобразительном искусстве называется "L’Amour bleu" (Beurdeley 1977)". По этой логике, русский термин "голубой" вполне мог произойти, например, от названия австралийского гей-журнала "Blue" (что кстати на австралийском сленге означает "рыжий", "не такой как все") или от название хельсинкского гей-клуба "Blue boy" (открытого в 1990-х гг. для привлечения русскоязычных туристов-геев). Вполне понятно, что в данной версии все поставлено с ног на голову. Само по себе слово blue на англо-американском сленге означает "непристойный", "распутный", "развратный" и конечно, иногда может в этом контексте приобретать гомосексуальную коннотацию. То же самое (но в меньшей степени) можно сказать и в отношении французского bleu. Во французском слово bleu также означает новичка в какой-либо организации ( в 19 веке новые солдаты, прибывшие в казарму, были одеты в голубую рубашку, отсюда и происхождение этого значения). Кроме того, Les Bleus (т.е. голубые) – это сборная Франции по футболу, сборная Франции по рэгби и сборная Франции по гандболу. Всё дело в цвете футболок игроков, но вряд ли французы стали бы называть спортсменов именно так, если бы слово "bleu" имело гомосексуальную коннотацию. Кроме того blue и bleu - все-таки обозначение синего цвета, а не голубого (в западноевропейской традиции эти два цвета никак не различаются). Во-вторых, ясно, что крайняя редкость обозначений, связанных с голубым цветом в западной гей-культуре, отнюдь не свидетельствует в пользу версии о заимствовании русским языком этого слова из какого-либо европейского языка.

В названии же указанного И. Коном альбома, скорее всего имелась ввиду "L’Amour bleu (ciel)" – "Небесная любовь", то есть, восходящее к диалогу Платона "Пир" противопоставление возвышенной (уранической) гомосексуальной любви низменной (пандемонической) гетеросексуальной.

Поэтому Л. Клейн абсолютно прав, когда пишет, например, о попытке И. Кона возвести русский эвфемизм к устаревшему французскому топониму: " …от старинного ныне забытого названия парижских районов перекинуть мостик к сугубо современной (послевоенной) российской кличке совершенно невозможно".

Второе издание книги И. С. Кона добавило несколько новых версий этимологии слова: "Может быть, налицо ассоциация с голубоватым, сумеречным цветом луны, которую иногда считали покровительницей мужской любви? Известный русский писатель В. В. Розанов даже назвал свою знаменитую книгу “Люди лунного света”". С этим никто не спорит, но если бы книга В. Розанова называлась "Люди голубого цвета", вопрос был бы давно решен и даже не поднимался. Беда в том, что слово "голубой" вообще не употребляется в упоминаемой книге В. Розанова в данном контексте. "Но эти ассоциации слишком тонкие и интеллигентские, чтобы послужить основой жаргонного наименования", вдруг спохватывается И. Кон, поспешно заканчивая рассмотрение вопроса.

Таким образом, читатель остается в недоумении. Становится непонятно, зачем И. Кону понадобилось выдвигать более чем сомнительную этимологическую версию и тут же ее самому опровергать?

Не менее интересную версию выдвигает американский исследователь русской гомосексуальной литературы профессор Кевин Мосс. На первых страницах своей книги "Out of the blue", пытаясь объяснить англоязычному читателю ее название (примерно может быть переведено как "Из голубизны…") он говорит о том, что советские гомосексуалисты любили красить свои волосы в голубой цвет, вдохновляясь примером героини известной сказки А. Толстого "Золотой ключик" Мальвины. Это, якобы, и послужило основой появления термина "голубой". В подтверждение своей версии он указывает на то, что Мальвина – одно из самых употребляемых прозвищ среди российских, а до этого – советских гомосексуалов.

Но если принять во внимание время переложения сказки К. Коллоди А. Толстым – 1936 г., непонятно, почему именно в 1960–70-х гг. (через три десятка лет!) у советских гомосексуалов настолько резко возросла популярность книги А. Толстого, что они стали называть себя в честь цвета волос девочки Мальвины. В действительности, как нам кажется, все происходило как раз наоборот. Именно уже распространившееся в это время (1960–70-е гг.) самоназвание гомосексуалов – "голубые", способствовало среди них, как популярности окраски волос в этот цвет, так и выбору имени Мальвина в качестве прозвища. Насколько эта традиция до сих пор сильна, можно убедиться, прочитав, например, публицистическую статью Дм. Лычева "Путешествие Мальвины с дикими быками".

Обратившийся по складывающейся традиции к тому же вопросу Л. Клейн , начал с указания на эвфемистичность термина. В этом он безусловно прав, но далее высказывается совершенно ошибочное мнение, что эвфемизм должен якобы частично совпадать с оригинальным словом по звучанию. Это абсолютно необязательное условие для эвфемизма и наличие одинакового первого слога "го-" в словах "гомосексуальный" и "голубой" ни о чем не говорит и ни к чему не обязывает.

В другой своей книге Л. Клейн пошел еще дальше: "…Оно [слово «гомосексуальный»] стало в сталинские годы неприличным и опасным. Его произносили шепотом и неполностью [так в тексте!]: "го…", а дальше делали круглые глаза. Или, маскируя не без иронии: "го… лубой". Возможно, при этом выборе сказалось традиционное обозначение цветов пола в одеянии младенцев: голубой для мальчиков, розовый для девочек".

Эта версия не подкреплена ссылками на какие-либо источники (даже устные!), и главное, совсем не убедительно объясняет, почему эвфемизмом прилагательного "гомосексуальный" было выбрано именно слово "голубой"! Ведь выбор эвфемизма должен объясняться элементарной логикой. Какова все-таки связь между цветовым обозначением гомосексуала (в любом возрасте!) и цветом пеленок, в которые всех мальчиков (вне зависимости от их будущей сексуальной ориентации) пеленали в советских роддомах – Л. Клейн, к сожалению, не поясняет.

Понятно, что само по себе употребление в разговорной речи 1930–50-х гг. слова "гомосексуальный" (если, конечно, оно не относилось к самому Сталину и его ближайшему окружению) не могло быть для произносящих его более "опасным" или "неприличным", чем в предыдущие или последующие эпохи. Если говорить о коллоквиализмах той эпохи, то для них характерна дисфемистичность (т. е. наличие дисфемизмов – более грубых и вульгарных, так называемых обратных, эвфемизмов). Вряд ли в быту, даже при Сталине, люди стеснялись произнести такие дисфемизмы слова "гомосексуальный", как "пидарский", "пидарасный", "пидовский" и т. д. Согласитесь, мало кому понятное (в то время) слово "голубой" выделялось из этого ряда, прежде всего, своей нейтральностью, не говоря уже об отсутствии удовлетворительно объясняемой логической связи с чем-либо, относящимся к гомосексуальности.

Очевидно, что слово "голубой", как следует из нейтральности (и даже, в определенной степени позитивности) его семантики, могло появиться в русском языке как самоназвание гомосексуалов только тогда, когда гомосексуалы смогли немного оправиться от сталинских репрессий и создать некое закрытое для посторонних сообщество, претендующее на исключительность и элитарность, что в условиях хрущевской "оттепели", возможно, и не было сильным преувеличением. Поэтому появилась необходимость в эвфемизме, который будучи произнесенным, был бы, во-первых, непонятен окружающим по смыслу, а во-вторых, не имел бы пейоративной коннотации. Возможно, наличие первого слога "го-" в слове "голубой" и сыграло какую-то роль в выборе данного эвфемизма для обозначения мужской гомосексуальности, но детерминировать этот факт, как это делает Л. Клейн, всё же не стоит.

Таким образом, все вышесказанное свидетельствует о практической нерешенности вопроса об этимологизации слова «голубой» в русском языке и определенной степени некомпетентности отдельных исследователей из других областей знаний, решивших вдруг заняться этимологическими изысканиями.

Одной из главных ошибок всех вышеприведенных суждений, является то, что они совершенно игнорируют время появления сленгизма в русском языке. Считая его источниками редкие и окказиональные выражения, появившиеся в начале или середине XX (или даже XIX) в., они не считаются с тем фактом, что первые четко зафиксированные словоупотребления слова "голубой" в значении "гомосексуалист" относятся лишь к 1960–70-м гг.

Известный ученый-международник В. Похлебкин даже считал в своем (выдержавшем три издания) словаре временем появления термина в русском языке 1980-е гг., что безусловно не соответствует действительности. Термин в это время лишь "вышел из подполья" в связи с проводившейся в бывшем Советском Союзе политикой гласности, а не появился на свет. Тот факт, что сам В. Похлебкин узнал о гомосексуальной коннотации слова "голубой" лишь в конце 1980-х гг., отнюдь не означает, что до этого момента такой коннотации не существовало.

Ареал первоначального распространения термина был очень узким и ограничивался гомосексуальной субкультурой центра Москвы, то есть рамками так называемой "штриховой элиты" – сообщества гомосексуалистов, группирующегося в сквере перед Большим театром.

По мнению М. Пашкова, чья статья и лежит в основе данного поста, в этой среде и следует, как мы полагаем, искать корни слова. Первоначальной формой было существительное "голубь" (также как и общеупотребительное значение слова "голубой" (т. е. "имеющий цвет отлива оперения голубя") произошло, по мнению многих этимологов, от слова "голубь", хотя, справедливости ради, можно заметить, что некоторые исследователи имеют и противоположную точку зрения (см. подробнее у М. Фасмера ).

Постоянные посетители уже упомянутого скверика у Большого театра часто назывались не только "голубями", но "голубками", "голубарями" и даже "голубцами", а позже и сам скверик (именовавшийся также "Штрихом", как предполагается, от формы немецкого глагола streichen – ходить, гулять) получил название "голубятня" или "голубика".

Чем же можно объяснить выбор для названия советских гомосексуалистов такого вида птицы, который не более и не менее других видов склонен к гомосексуальному поведению? Прежде всего, если исходить из значения слова "голуби" именно как собирательного самоназвания гомосексуалистов, понятно, что его смысл апеллирует к тем качествам, приписываемым голубям, которые в наибольшей степени импонируют самим гомосексуалистам: нежности, ласковости, готовности к самопожертвованию, миролюбивости и т. д.

С другой стороны, поставленный примерно в то же самое время (октябрь 1961 г.) здесь, на тогдашней площади Свердлова (ныне – Театральная) внушительный памятник Карлу Марксу стал излюбленным местом скопления столичных голубей, что могло навести на мысль о сходстве с гомосексуалистами, также избравшими это место для своих встреч. И третья, самая обидная для завсегдатаев «Штриха» версия заключается в том, что по количеству оставляемых после себя бытовых отходов на месте свиданий, гомосексуалисты недалеко ушли от голубей, гадящих примерно в том же месте.

Безусловно, со временем значение слова претерпело определенную трансформацию, связанную с его постепенным распространением во времени и в пространстве. Например, в тюремном жаргоне оно приобрело коннотацию – "пассивный или молодой гомосексуалист". В более просвещенных, интеллигентских кругах, голубой цвет стал считаться вариацией "небесного" цвета, восходящего к имени Афродиты Урании, как покровительнице небесной (т.е. гомосексуальной) любви (о чем мы уже упоминалось). В кругах претендующей на некий аристократизм гомосексуальной "элиты" значение термина сразу же связали с устойчивым выражением русского языка "голубая кровь" и т. д.

По видимому, ласкательные обращения к мужчине "голубь", "голубок" и "голубчик" также оказали косвенное влияние на появление эвфемизма, но так как они выражали, прежде всего, наличие у объекта обращения уже упомянутых положительных черт характера, якобы присущих голубям, и явно устарели к 1960-м гг., они не могли трансформироваться сами по себе в слово «голубой» с гомосексуальной коннотацией.

Радикальное расширение границ узуса слова произошло в годы перестройки и демократизации в СССР – конце 1980-х – начале 1990-х. Именно перестройка и гласность положили начало триумфальному шествию некогда малоупотребительного эвфемизма по всей стране.

Кроме всего прочего, широкое распространение термина привело к тому, что ранее нейтрально воспринимающиеся словосочетания, в состав которых входило прилагательное "голубой" (особенно в значениях "идеализированный", "идеальный", "приукрашенный", "связанный с мечтами" и т. д.) стали восприниматься исключительно с гомосексуальной окраской. Например, "Голубой щенок" (название мультфильма), "Голубой вагон" (популярная детская песенка), "Голубая дивизия" (название подразделения румынской армии во время II-й мировой войны), "Голубой огонек" (некогда популярная телепередача) и т. д. Позитивного в этом явлении мало, но упрекать гомосексуалистов в широком распространении эвфемизма конечно же нельзя. Это сделали не они, а вполне гетеросексуальные носители языка, которые избегая произносить и писать слово "гомосексуал(ист)", а в последнее время "гей", в значительной мере способствовали их повсеместной замене на эвфемистическое "голубой". Постепенное расширение сферы распространения эвфемизма привело к появлению в лексике гей-сообщества параэвфемизмов "синий" и "светло-синий", выступающих в речи уже как эвфемизмы слова "голубой".

Не менее интересные нюансы можно выявить, если проанализировать значение исследуемого слова с позиций его взаимодействия с англо-американским гей-сленгом. В. Козловский в своем исследовании говорит о некотором влиянии английского языка на русский гомосексуальный жаргон, но не раскрывает существенные особенности такого влияния. Здесь нужно учитывать следующие реалии. Для общения между собой в присутствии посторонних, гомосексуалистам, особенно советским, в эпоху позднего сталинизма и начала хрущевской «оттепели» было необходимо пользоваться условными знаками, символами и языком, которые были бы непонятны для окружающих. И при этом большую роль играло именно знание английского языка. Тесное общение с иностранцами, связанное с расцветом фарцовки, способствовало изучению английского не только в среде гомосексуальной "элиты" столицы, но и, если можно так выразиться, у "рядовых" гомосексуалистов, не причисляющих себя к элитарной прослойке.

Такие слова как gay, cute, sixty-nine, straight и т. д. пришли в русский гомосексуальный (и не только) сленг именно благодаря вышеуказанным явлениям. Одним из этих слов было callboy, что на англо-американском сленге означает "мальчика по вызову", "мужчину-проститутку". Читателю нетрудно заметить разительное фонетическое сходство слова со знакомым нам термином "голубой". Таким образом, для непосвященных произношение вместо русского слова, похожего по звучанию и даже по смыслу англоязычного слова было довольно загадочным, но для владеющего английским языком и знакомого с гомосексуальным жаргоном истинное значение этого термина не представляло никакой тайны.

Еще один пример можно привести, если обратиться к производному сленгизму "голубоватый" – в значении "гомосексуальный в незначительной степени", "бисексуальный". Явное созвучие со словом "гееватый" (от англ. gay и русского уменьшительного суффикса -еват) с синонимичным значением, привело к тому, что для выяснения степени гомосексуальности потенциального партнера гомосексуалы стали использовать выражение "Песнь о Гайавате?", объединяя таким образом оба слова в один фразеологизм, стилистически усиливаемый аллюзией на известное произведение Г. У. Лонгфелло.

В заключение отметим также, что в настоящее время термин goluboy (в английской транскрипции) приобрел неожиданную популярность в Австралии (особенно в Сиднее), что связано с наличием одновременно и крупной русскоязычной общины в стране и городе, и довольно значительного гей-сообщества. Австралийцы воспринимают русский термин goluboy как искаженное английское gal-boy – «мальчик-девочка» (здесь простонародное gal = girl), т. е. «женоподобный гомосексуал» и применяют его в этом значении.
(по материалам статьи М. Пашкова "Об этимологии слова "голубой" в гомосексуальной коннотации, или почему российских геев называют "голубыми"?)